— Никогда не возвращайся. — Новая дорога начинается с решимости.

— Под кроватью было темно и тесно, но это место казалось безопасным. Кристина лежала, затаив дыхание, внимая шагам нового отчима, пьяного, как всегда. Каждый звук, каждый скрип половиц — это было предчувствие чего-то плохого. Она помнила морозные ночи, когда босиком выскакивала на улицу, стараясь убежать от того, чего убежать нельзя. Смертельно устала от взглядов — хищных, прожигающих, отравляющих душу.

— Подруги избегали её, словно у Кристины была зараза. Семьи этих подруг презирали её семью, и в глазах взрослых читалась неприкрытая ненависть. Ей было одиноко, до ломоты в груди. Иногда казалось, что даже улицы города — её последние убежища — начинают её отвергать. Холод стал невыносимым, и чувство безопасности стало забытым воспоминанием.

— Тогда появился Матвей. Он не был героем, не был добрым или чутким, но он заметил. Его слова, холодные и резкие, всё же звучали как приглашение: «Поехали». И она уехала. Не потому, что верила ему, а потому, что у неё не было другого выхода.

— В деревне, среди тишины и холода, она нашла другой ад. Матвей оказался ещё более жестким, чем она могла представить, но она уже не умела бояться. Его глаза, такие же пустые, как у её матери, были знакомы. Здесь её больше никто не искал, никто не трогал. Это было всё, что ей оставалось — «поиск хоть какой-то защиты».

Жизнь Кристины была бесконечной дорогой — от одной боли к другой, от одной тьмы к другой. Но даже в этой темноте было что-то, что заставляло её идти. Вперёд, несмотря на лед под ногами и ветер в лицо.

— Я вообще считаю, что женщинам не нужно образование, — произнес Матвей с таким выражением лица, будто только что открыл закон вселенной, не подлежащий обсуждению.

Кристина опустила взгляд. Она давно поняла, что спорить с ним бесполезно. Он был тем человеком, который не терпел возражений. С этого дня её жизнь окончательно превратилась в круговорот бесконечных обязанностей. Матвей распоряжался всем: её временем, телом, даже мыслями.

Её утро начиналось на рассвете. Хозяйство у Матвея было большим: куры, козы, огород. Встав с постели, она первым делом шла к животным. Её руки пахли сеном, ноги норовили запутаться в грязи, но она молчала. Вспоминала своё прошлое и думала, что здесь, хотя бы, никто не поднимает на неё руку… Пока. После животных — огород, потом кухня. Пока Матвей был на работе, она стирала, убирала, вычищала каждую щель в доме. Ей казалось, что так она сможет избежать его придирок.

Он не пил. Это спасало. «Мужчина, который не пьет» — это было её главное утешение. С детства запах алкоголя вызывал у неё тошноту, переносил её в те холодные ночи, когда она убегала из дома босиком, спасаясь от очередного отчима. И хотя Матвей был грубым, вспыльчивым, с постоянными претензиями, она убеждала себя, что это лучше, чем жить под вечным страхом.

Но потом он начал жаловаться на работу. Каждый его плохой день превращался в её личный ад. Вначале это были придирки: пыль не вытерта, стирка сделана не так, козы не накормлены вовремя. Она терпела, боясь сказать лишнее слово. А однажды он вернулся домой раньше, чем обычно, и застал её спящей.

— Сидишь у меня на шее, и ещё спать вздумала! — кричал он так, что в соседнем дворе наверняка слышали. Кристина, ещё полусонная, пыталась оправдаться, но его не остановить. Внезапно она почувствовала резкую боль. Это была пощечина. Первая.

Она застыла. Стояла с рукой на щеке и молчала. Его слова резали сильнее удара:
— Заслужила!

Ей некуда было идти. В родной дом? После всего, что она пережила? На улицу? Здесь хотя бы была крыша, еда и какое-то подобие стабильности.

Прошло время. Слова «заслужила» стали сопровождать каждый новый удар. Матвей находил поводы из воздуха. Он как будто жил ради этих моментов унижения. Кристина начала молиться, чтобы он хотя бы не возвращался домой слишком рано.

И однажды она узнала, что Матвей не пьет не из-за силы воли. Он был «закодированным алкоголиком». Но, как она поняла позднее, бывших алкоголиков не бывает. В тот вечер он пришёл пьяным. Пустой взгляд, глухой голос. Холодной зимой стало ещё холоднее. Хуже уже не могло быть.

— Кристина почувствовала, как по спине пробежал холодок. Во взгляде Матвея закипала необъяснимая агрессия, будто весь мир злости вдруг решил сосредоточиться в его глазах. Но в ту ночь ей повезло. Его тело, измученное похмельем, не выдержало, и он быстро уснул, тяжело ворочаясь в кровати.

Наутро всё началось снова. Матвей держался за голову, как будто это она, Кристина, была причиной его страданий.

— Из-за тебя я сорвался, — рявкнул он, и в его голосе звучала такая ненависть, что её ноги подкосились.

Эти слова были знакомы до боли. Они всегда сопровождали его приступы ярости, каждый раз возвращая её в тот же мрачный, безысходный круг.

А потом стало хуже. В тот вечер он напился до беспамятства, и его злость превратилась в нечто более дикое.

— Ты меня изменяешь, да? — его голос дрожал от ярости, а язык едва ворочался.

Кристина не пыталась что-либо объяснить. Она знала: его не остановить. Его ярость жила отдельно от реальности.

Удар пришёлся неожиданно. Она не стала ждать второго. Холодный ночной воздух окатил её, когда она выбежала на улицу в одном халате и тапках. Ветер хлестал по лицу, но она не останавливалась.

Её сердце колотилось так, что казалось, оно готово разорвать грудь. Обернувшись, она увидела, что Матвей бежит за ней. И хотя он был пьян, он двигался быстро, с пугающей уверенностью.

Кристина выскочила на ближайшую тропинку, увидела дом с горящими окнами и направилась туда. Она стучала в дверь, почти крича от страха.

— Кто там? — спросила пожилая женщина, открывая дверь с осторожностью.

Кристина, дрожа, влетела внутрь. Её губы тряслись, а дыхание сбивалось.

— Что случилось, милая? — спросила женщина, её глаза смотрели внимательно, заботливо.

Старик, стоявший рядом, бросил взгляд в окно, а затем открыл форточку.

— Уходи, или я вызову полицию! — выпалил он, не задумываясь.

Матвей замер на секунду, словно очнувшись, а потом молча развернулся и ушёл, шатаясь.

Кристина обессиленно опустилась на стул и разрыдалась.

— Да уж, этот Матвей — тот ещё фрукт, — сказала старушка, укутывая Кристину тёплым пледом. — Но ничего, с ним мы управимся.

Кристина рассказала им свою историю, чувствуя, как постепенно возвращается тепло. Эти люди не задавали лишних вопросов, не осуждали. Они просто были рядом. И впервые за долгое время она почувствовала, что выбралась из бездны.

— Я… мне некуда идти, — голос Кристины звучал так, будто она извинялась за своё существование.

— Он же тебя когда-нибудь убьёт, — проговорила старушка, качая головой с укором, в котором, как ни странно, больше было сострадания, чем осуждения.

— А что мне делать? — прошептала Кристина, избегая взгляда. — Мне правда некуда податься…

Старушка посмотрела на неё внимательно, как будто в этом взгляде хотела передать всю свою силу.

— Так. Ложись спать. Утро вечера мудренее. А завтра что-нибудь решим, — сказала она тоном, не допускающим возражений.

Кристина, измотанная тревогами и болью, покорно села на кровать. Тепло пледа, запах чего-то домашнего и уютного сделали своё дело. Её тело, привыкшее к напряжению, словно впервые позволило себе расслабиться. Она уснула сразу, как только голова коснулась подушки.

Утром свет едва пробивался сквозь туманное окно, но в голове Кристины было ещё более туманно. Всё, что она видела перед собой, — это один путь: вернуться к Матвею. Вернуться, потому что другого выхода не было. Но на этот раз с планом. Она будет копить деньги, искать работу, что угодно. Её план был прост: собрать немного, сбежать и наконец найти «новую жизнь вдали от насилия».

Но старушка и её муж, те самые люди, которые накануне открыли ей дверь и впустили в дом, предложили неожиданный выход.

— Мы уже старые, — тихо сказала бабушка за утренним чаем. — Сил мало, а дел много. Останься у нас. Поможешь нам по хозяйству, а мы тебя и накормим, и защитим от этого деспота.

Кристина подняла глаза, полные слёз.

— Но как же… — начала она, но старик махнул рукой, перебив:

— Не размышляй. Мы давно уже хотели кого-нибудь взять к себе. Будешь как внучка.

Кристина не сразу осознала смысл сказанного. Для неё это звучало как нечто невозможное: «жизнь без страха», даже в её мечтах, казалась недостижимой.

Но этот новый путь, который предложили ей эти добрые, хоть и совсем чужие люди, вдруг показался ей тем, что может изменить всё.

— Я устроюсь на работу, я буду вам платить! — Кристина произнесла это с такой поспешностью, словно боялась, что сейчас кто-то передумает. Голос дрожал от переполнявших её чувств: благодарности, страха и какой-то странной обиды на саму себя. — Если вы мне позволите остаться.

— Платить не надо, а вот помощь нам нужна, — отозвалась бабушка, взглянув на мужа. Они улыбнулись, и в этой улыбке было больше, чем простое одобрение.

Кристина не теряла времени. Собрала свои вещи — немногое, что у неё было, — и поспешила уйти, пока Матвей не вернулся. На кухонном столе осталась записка: короткая, резкая, как лезвие. Она не вернётся. А если он попробует искать её, соседи вызовут полицию.

Разумеется, Матвей пытался её вернуть. Приходил, шумел, стоял у дома, кричал что-то прощальное. Но Кристина устояла.

Она устроилась на работу, помогала старикам, не жалея ни сил, ни времени. Всё, что могла, она отдавала им, понимая, что эти люди стали её опорой, её «шансом на новую жизнь». Год прошёл быстро, и вот, накопив немного денег, она вернулась в город. Сняла комнату, устроилась на более оплачиваемую работу. Жизнь всё ещё была трудной, но она больше не чувствовала себя пленницей.

Каждый месяц она приезжала в деревню. Своим спасителям она помогала, чем могла: то починит забор, то привезёт лекарства. Старики ждали её как родную. А она знала, что если бы не они, её уже могло не быть.

Годы шли. Кристина обосновалась в городе. Работа, маленькая квартира, новые знакомые. Внешне её жизнь могла показаться заурядной, но для неё это было не так. Она ценила каждую минуту «жизни без страха». Каждый вечер, сидя с чашкой чая, она вспоминала стариков и тот вечер, когда постучала в их дверь.

Конец.