— Ты мне мешаешь жить! — Когда любовь превращается в боль

Кухня, небольшая, но уютная, была окутана ароматом только что приготовленных сырников, горячих, мягких, с румяной корочкой. В эти моменты Лилия Никитична, казалось, возвращалась в прошлое, когда её дочь, маленькая девочка с каштановыми волосами, сидела у окна, ловя солнечные лучи. Всё, как когда-то, — и салфетки на столе, и выложенные на скатерти блюда, выполненные с такой заботой, как в дни детства, когда Лариса всегда знала, что её мама постарается для неё.

Солнечный свет, переливаясь через белоснежную скатерть, словно стремился затмить ту тень, что теперь висела над отношениями между матерью и дочерью. Лариса выросла. Она уже не была той девочкой, с которой Лилия Никитична проводила утренние часы, создавая воспоминания. В глазах дочери больше не было того трепета, который когда-то заставлял её смотреть на мир с радостью и неосторожным интересом.

— Лариса, завтрак готов! — позвала она, стараясь скрыть волну ностальгии, скользнувшую по её груди.

Из комнаты донёсся недовольный голос, а затем вошла Лариса. Высокая, сгорбленная усталостью, в старом халате, с плохо уложенными волосами. Как только она переступила порог кухни, казалось, что свет в доме на мгновение затмился, не решаясь нарушить её молчание.

— Мама, я же просила не кричать! — раздражённо бросила Лариса, опускаясь на стул. — У меня голова раскалывается от твоего голоса.

Лилия Никитична почувствовала, как уходит последнее тепло от того, что когда-то было источником её радости. Голос дочери звучал, как пустота, не дающая покоя. Она знала, что именно так и будет, но откуда-то всё равно шла эта боль. Всего лишь утро, но оно было полно утрат.

— Прости, я не хотела, чтобы остыло… — ответила Лилия Никитична, как всегда, в полном послушании.

— Всё ты со своими оправданиями! — перебила её Лариса, лениво ковыряя сырник. — Федя снова не хочет ко мне приходить.

На несколько секунд Лилия Никитична замерла. Она ощущала, как тяжелеет её рука с чайником, и знала, что это момент, который может изменить многое. Но она спросила, как будто надеясь, что что-то вдруг изменится.

— Почему? — спросила она, хотя уже знала ответ.

— Говорит, что ему некомфортно, когда ты всё время дома, — отодвинула тарелку Лариса, её глаза были холодными. — Мужчине нужно личное пространство, понимаешь? Или это слишком сложно для тебя?

В жизни женщины наступил момент, когда отношения с дочерью перестали быть беззаботными.

Эти слова поразили Лилию Никитичну, как молния в ясный день. Она опустилась на стул, пытаясь собрать мысли, но руки её дрожали, не слушались.

— Я ведь почти не выхожу из комнаты, когда ты с ним… — слова едва срывались, едва слышимые.

— ДЕЛО НЕ В ЭТОМ! — Лариса вскочила так резко, что стул едва не перевернулся. — Сам факт, что я всё ещё живу с тобой, отпугивает мужчин!

Вот почему у тебя не получилось с первыми и вторыми браками. Ты всегда была рядом, контролировала всё!
— Доченька, но я никогда…

— Хватит! — перебила её Лариса, бурно шагая по кухне и хватая за ручку шкафа. — Мне уже пятьдесят, а я как подросток с мамочкой! — Она остановилась у окна, скрестив руки. — Я даже узнавала про дом престарелых на окраине города. Там есть свободные места.

Лилия Никитична побледнела, как тень, её руки задрожали так сильно, что чашка едва не выскользнула из её рук. Она поставила её на стол, пытаясь взять себя в руки.

— Лариса, ты же не серьёзно?

— Вполне серьёзно. Ты мешаешь мне жить! Съезжай в дом престарелых, — сказала дочь, и её слова прозвучали, как приговор. — Я уже договорилась о встрече с администратором. Завтра поедем туда.

Мир вокруг Лилии Никитичны рухнул, как карточный домик. Она стояла, пытаясь понять, что происходит, и не узнавала перед собой ту женщину, которая когда-то была её девочкой. Та, которая с нетерпением ждала каждое утро, чтобы на завтрак были сырники, та Лариса, которая стояла на её руках с маленькими руками и ножками, со светлыми волосами, ловя лучи солнца на даче. Где она, эта девочка?

Ночь прошла в пустоте. Лилия Никитична лежала в своей кровати, не зная, что думать. В голове её были только воспоминания. Маленькая Лариса, её первые шаги, первое слово — «мама», школьные праздники. Когда всё изменилось? Когда её забота стала чуждой?

Утро было таким же пасмурным, как и её жизнь. Лилия Никитична, механически собирая вещи в чемодан, думала, что было бы легче плакать. Но её глаза оставались сухими. Тихо перебирая свои старые, не модные платья, она чувствовала только пустоту.

— Мама, ты скоро? — голос Ларисы из коридора вызвал у неё нервный вздох.

— Да, да, уже иду… — ответила Лилия Никитична так тихо, как будто это было не обращение к дочери, а разговор с самой собой.

«Как же так получилось?» — этот вопрос терзал её, заставляя снова и снова думать о своей жизни, посвящённой дочери. Она оставалась одна, не вышла замуж второй раз после того, как муж её оставил. Вся жизнь её была посвящена заботам о Ларисе.

Когда Лариса переживала развод с первым мужем, Лилия Никитична была рядом. Когда второй брак разрушился, она снова поддерживала. Но теперь, похоже, этого было недостаточно.

Дом престарелых выглядел как забытая часть города: серое, облупившееся здание, будто прошедшее через испытания, готовое исчезнуть среди старых домов. В кабинете администратора было душно, воздух стоял тяжёлым, как в забытом уголке. Женщина средних лет, с усталым выражением лица, перебирала документы, то и дело поглядывая через очки, как будто её мысли были где-то далеко.

— Значит, так, — сказала она, постукивая ручкой по столу, как будто наводила порядок в этом беспорядке. — Базовая стоимость проживания минимальная, но есть дополнительные услуги… Массаж, например, или расширенное медицинское обслуживание.

— Нет-нет, — перебила Лариса, нервно теребя ремешок сумки, — только базовый пакет. У меня нет возможности доплачивать.

Лилия Никитична почувствовала, как внутри неё что-то сжалось. Ещё вчера всё было другим: её квартира, её жизнь, те знакомые звуки утренней кухни. А теперь она стояла здесь, в душной комнате, где какая-то чужая женщина с равнодушием решала её судьбу.

Когда они подошли к новой комнате, Лилия Никитична почувствовала, как её сердце сжалось от неизвестности. Две узкие кровати, два шкафа, тумбочки. Всё это было чужим, как место, куда она попала не по своей воле. Лариса быстро выгружала вещи из чемодана, неустанно поглядывая на часы, как будто время было важнее, чем всё, что происходило вокруг.

— Ну вот, вроде всё, — сказала она, нервно одёрнув юбку.

— Мне пора, мама. У меня встреча с Федей.
Лилия Никитична протянула руку, не понимая, что делать с той пустотой, которая внезапно заполнила её мир. Но Лариса уже направлялась к двери, не заметив её жеста.

— Я позвоню, — бросила она через плечо, и, не оглянувшись, исчезла.

Тишина в комнате повисла, как тяжёлый занавес. И вдруг раздался тихий, но тёплый голос. В дверях стояла элегантная пожилая женщина с аккуратно уложенными седыми волосами и взглядом, который, казалось, мог увидеть всё, что было скрыто.

— Вы новенькая? — спросила она с лёгкой улыбкой. — Я Анна Романовна, ваша соседка по комнате.

Так началась новая глава в жизни Лилии Никитичны. Первые дни в доме престарелых были самыми трудными. Чужая кровать, незнакомые звуки, чужие лица, та странная тишина. Лилия Никитична часами сидела в своей комнате, перебирая вещи в чемодане, который так и не распаковала до конца, словно не могла решиться начать новую жизнь.

Анна Романовна оказалась женщиной с необычной судьбой, которая не теряла своей живости ума, несмотря на возраст. Бывшая сотрудница научного института, она всё так же сохраняла свою любознательность, и её желание узнавать новое казалось неисчерпаемым. Каждое утро начиналось с её бодрого и почти молодёжного выкрика:

— Подъём, соседка! Нас ждут великие дела!

С её лёгкой и непринуждённой энергией Лилия Никитична постепенно начала привыкать к новому распорядку. Дни здесь текли размеренно и четко: завтрак, прогулка, занятия, обед… И всё как-то уже вписывалось в привычный ритм. Анна Романовна познакомила её с другими жильцами, показала все закоулки этого дома, рассказала о том, что принято, а что нет, и о своих наблюдениях за другими стариками.

— Главное — не замыкаться в себе, — говорила она за вечерним чаем, весело покачивая чашку. — Я тоже поначалу места себе не находила. А потом поняла — жизнь на этом не заканчивается.

Лилия Никитична ощутила в словах соседки нечто важное и мудрое. Это была не пустая теория, а пережитый опыт. С каждым днём она замечала, как многие здесь нашли своё занятие по душе. Одни заботились о цветах на клумбах, другие, словно дети, собирались в кружке поэзии.

— А вы что умеете делать? — однажды спросила Светлана, молодая культорганизатор с живыми карими глазами, которая всегда с интересом слушала.

— Да так… вязать немного, — ответила Лилия Никитична, не зная, как ещё оправдаться.

— Замечательно! — обрадовалась Светлана. — У нас как раз нет преподавателя по вязанию. Может, возьмётесь?

Так в жизни Лилии Никитичны появилось новое увлечение. По вторникам и четвергам, когда солнце светило через окна, она собиралась с другими женщинами в светлой комнате отдыха, и даже несколько мужчин проявляли интерес к занятиям. Спицы мерно постукивали по столу, разговоры текли неспешно и тепло.

— Лилия Никитична, голубушка, покажите ещё раз этот узор, — просила одна из учениц.

— А я вот шарфик внучке решила связать, — делилась планами другая.

Здесь можно было говорить обо всём: о детях, о прошлом, о надеждах и разочарованиях. Все чувствовали себя понятыми, никто не осуждал. Каждая из них несла свою тяжесть, свою неизбывную боль, свои неосуществлённые мечты.

— У меня сын десять лет не звонит, — вздыхала седая женщина в синем платье.

— А моя дочь квартиру продала, меня сюда определила, — добавляла соседка.

Эти откровения отзывались в сердце Лилии Никитичны щемящей болью. Она думала о Ларисе каждый день, вспоминала её детский смех, её первые шаги в жизни, успехи и неудачи. Как же хотелось всё вернуть, как хотелось начать всё сначала.

Дочь навещала редко — раз в месяц, и то по случаю. Приносила продукты, что-то торопливо рассказывала, почти не взглянув в глаза. О Феде она уже не упоминала, а по её осунувшемуся лицу, по нервным движениям Лилия Никитична могла догадаться, что отношения не сложились.

— Может, погуляем в саду? — предлагала мать.

— Некогда, мама, я спешу, — отвечала Лариса, отмахиваясь, как будто ей не было времени для простого человеческого общения.

Время шло своим чередом, и Лилия Никитична всё больше втягивалась в жизнь дома престарелых. Её кружок вязания стал одним из самых популярных. Даже сотрудники дома приходили посмотреть, как это у неё получается.

— У вас настоящий талант преподавателя, — говорила Светлана, улыбаясь. — Вы так терпеливо объясняете, и все сразу понимают.

Эта похвала, несомненно, грела душу, но мысли Лилии Никитичны продолжали возвращаться к дочери. Как же хотелось взять её в объятия, прижать к себе, как в детстве, пожалеть её… Но каждый раз, когда Лилия Никитична пыталась проявить нежность, Лариса отстранялась, будто это было чем-то постыдным, находила причину уйти пораньше, убегала от материнской заботы, не позволяя себе быть тронутой.

— Не принимай близко к сердцу, — сказала Анна Романовна, и в её голосе была такая мягкость, что Лилия Никитична почувствовала, как обострились её чувства. — У каждого свои сложности в жизни.

— Да как не принять? Это же моя дочь…

— Вот именно, — продолжила соседка с лёгкой улыбкой, — именно поэтому и надо дать ей пространство. Пусть сама найдёт свой путь, сама придёт к пониманию.

Слово за словом, и Анна Романовна стала для Лилии Никитичны настоящим другом, тем человеком, с которым можно было поделиться самым сокровенным. Они часто сидели вечерами в своей комнате, делились воспоминаниями, своими мечтами, тревогами и радостями. И в этом обмене был какой-то особенный уют, который Лилия Никитична начинала ценить.

— Знаешь, — сказала однажды Анна Романовна, — я ведь тоже через многое прошла. Но вот что мне жизнь научила: нельзя застревать в прошлом. Нужно двигаться вперёд, искать новые радости.

Однажды, когда вечерний воздух был ещё тёплым и свежим, Анна Романовна присела рядом с Лилией Никитичной на скамейке в саду.

— Знаешь, подруга, я тебе вот что скажу — нельзя винить детей. Они живут своей жизнью, ошибаются, делают всё, как умеют. Наша задача — просто любить их, несмотря ни на что.

Лилия Никитична посмотрела на неё, и в горле вдруг сжалось от боли, которую она никак не могла скрыть. Глаза наполнились слезами.

— Я и люблю её, — прошептала она, — каждый день думаю, переживаю…

Анна Романовна ободряюще погладила её по руке.

— И правильно делаешь. Но посмотри вокруг, тебе ведь здесь есть, с кем поговорить. Смотри, сколько новых друзей. Жизнь-то продолжается.

В это время в сад, как вихрь, влетела запыхавшаяся Светлана.

— Лилия Никитична! К вам посетитель!

Лилия Никитична вскочила, почувствовав, как сердце сжалось. На дорожке стояла Лариса. Её лицо было осунувшимся, под глазами глубокие тени, а в её взгляде была какая-то растерянность, чего раньше не было.

— Мама, — сказала Лариса, переминаясь с ноги на ногу, — можно с тобой поговорить?

Они медленно шли по дорожке сада, где запах цветов смешивался с вечерней свежестью. Лариса долго молчала, и Лилия Никитична чувствовала, как тяжело даются ей слова.

— Федя ушёл к другой, — наконец, еле слышно произнесла она. Голос дрогнул, и Лилия Никитична остановилась, не зная, как правильно отреагировать. — Он сказал, что я слишком сложный человек.

Лилия Никитична обняла её, почувствовав, как дрожат её плечи. Это было так знакомо — когда дочь искала её утешения, и так чуждо, когда Лариса отстранялась от её тепла.

— Доченька… — её слова растаяли в воздухе.

— Нет, погоди, — Лариса подняла руку, как будто ей нужно было собраться с силами. — Я должна всё сказать… — Она глубоко вздохнула. — Знаешь, все эти месяцы я много думала. И поняла, что была неправа. Ты всегда хотела для меня только добра, а я… прости меня, мама.

Лилия Никитична без слов прижала её к себе. Как давно они не были так близки! Она чувствовала, как сильно дрожат её плечи, и гладила её по спине, так, как когда-то, в детстве.

— Я так запуталась, мама, — сквозь слёзы говорила Лариса. — Я думала, что если ты уйдёшь, всё наладится. А стало только хуже. Федя… он оказался совсем не тем человеком, каким я его представляла.

— Может… может, ты вернёшься домой? — тихо спросила Лариса, вытирая слёзы и отстраняясь. — Я всё поняла, правда. Мне так стыдно за то, как я с тобой поступила.

Лилия Никитична мягко улыбнулась.

— Знаешь, доченька, я, пожалуй, останусь здесь. Здесь у меня появились друзья, занятия. Я чувствую, что мне есть чем заняться, я чувствую себя нужной. — Она взяла её за руку, поглаживая её ладонь. — Но ты приезжай почаще, хорошо? Я всегда буду рада тебя видеть.

Впервые за долгое время на лице Ларисы появилась искренняя улыбка.

— Обещаю, мама. Теперь буду приезжать каждую неделю.

Они ещё долго гуляли по саду, и Лариса рассказывала о своей работе, о том, как изменилась её жизнь, о том, как ей не хватает маминых советов. Лилия Никитична делилась своей новой жизнью, своими занятиями, друзьями, кружком вязания.

Когда они возвращались, они встретили Анну Романовну, и Лилия Никитична с радостью познакомила её с дочерью.

— Очень приятно, — тепло улыбнулась Анна Романовна. — Ваша мама — удивительный человек. Она полна энергии, она так добра и отзывчива…

— Да, — тихо ответила Лариса. — Я только сейчас это по-настоящему поняла.

Когда Лариса уехала, Лилия Никитична осталась в общей комнате. Женщины переговаривались, обсуждая планы на завтра, кто-то предлагал конкурс по вязанию, кто-то мечтал о музыкальном вечере.

А Лилия Никитична сидела, погружённая в свои мысли. Как удивительно устроена жизнь! Иногда самые тяжёлые испытания приводят к важнейшим открытиям.

Конец.