— Я к двадцати пяти не целовалась еще! — Как страхи и запреты ограничили её мир.

Отец ушёл рано. Два года — вот и весь срок, когда они были семьёй. И после того, как он выбрал другую, исчез, как будто никогда не существовал. Алиментов не было, и её гордая мама — самодостаточная женщина — не собиралась искать от него помощи.

— Я сама всё сделаю, — отвечала она подругам, которые пытались помочь. — Мне не нужно ничего от него.

Эта гордость была её защитой. Боялась она того, что если хоть на миг ослабит хватку, пустота, оставленная мужчиной, поглотит её и дочь. Она поклялась, что Соня не станет той, кто разрушает семьи. Девочка должна была стать правильной, послушной, достойной женщиной.

Каждый день был подчинён правилам. Утром — овсянка на воде. «Полезно», — говорила мама, ставя тарелку на стол. Соня чувствовала себя будто в клетке, заплетённой в два тугих коса, каждый волос как тяжёлый груз.

— Терпи, — говорила мама, натягивая резинки на волосах. — Красота требует жертв.

Но Соня не хотела страдать ради красоты. Волосы жгли её кожу, а каждое утро становилось борьбой с собой, с мамой и с этим отражением в зеркале. В третьем классе она решилась.

— Мам, давай их обрежем! Я устала! Мне неудобно! И это не модно!

Мама вспыхнула.

— Ты что, хочешь быть как мальчик?!

— Нет, просто каре! Это красиво!

— Ни за что! Только через восемнадцать лет поговорим.

И так день за днём Соня росла в мире, где главное было «как надо», но никто не спрашивал, что хочется ей.

Брюки были запретной территорией в её жизни. Мама считала, что девочка должна быть женственной, но её женственность ограничивалась строгими юбками до колен.

— Юбки только до колен, и никаких шалостей! — строго говорила она, осматривая каждую обновку.

Юбки и платья были скучные, устаревшие, и Соня чувствовала, как мир вокруг неё становится чуждым. Но спорить она не решалась.

— Это правильно, — твёрдо говорила мама.

«Девочка должна быть женственной» — это была её неприкосновенная истина, догма, которую нельзя было подвергать сомнению.

Границы, в которых жила Соня, были очерчены не только длиной юбок. В её мире не существовало лёгкости и свободы. Гулять можно было только до семи вечера, гости не приходили, и сама Соня не могла ходить в гости.

— Нечего шляться по чужим домам, — кратко и решительно обрывала мама все её попытки наладить дружбу и поделиться секретами с подружками.

В начальной школе такие правила казались Соне частью жизни. Но когда одноклассницы стали устраивать ночёвки, обсуждать фильмы и мальчиков, Соня поняла, что её «нормально» совсем не похоже на то, как живут другие дети.

Когда весь класс отправился на экскурсию, мама снова сказала «нет».

— Мы с тобой потом вдвоём съездим, — пообещала она.
— Мам, но я хочу с классом!
— Что вы там в автобусе будете делать, одному Богу известно!
— Там будут взрослые! Мам, ну пожалуйста!
— Сказала нет — значит, нет.

Мама утверждала, что её мир — это мир строгих правил. Девочка должна была стать «лёгкой» и женственной, но в её мире «женственность» и свобода не сочетались.

— Никаких компьютеров, никакого спорта! — раздражённо говорила она, когда Соня упрашивала записать её на волейбол или плавание. — Это всё для мальчишек. Женщина должна быть утончённой!

Соня ненавидела музыкальную школу, ненавидела курсы кройки и шитья, ненавидела всё, что ей навязывала мама. Она не могла понять, зачем ей эта старомодная «женственность», которая оставалась только на страницах книг и казалась неуместной в реальной жизни. Уроки физкультуры были её последним убежищем, там она могла хотя бы надеть штаны и почувствовать себя свободной.

Но даже эти штаны были спортивными — единственными, что мама ей позволяла. Джинсы она не купила, потому что, по её мнению, «это не для девочек». Соня ждала того момента, когда она сможет сама выбирать, кем быть, что носить и что любить. В её фантазиях этот день был началом совершенно другой жизни.

С каждым днём Соня всё больше ощущала, как её мир сужается. Она видела, как её одноклассницы ездят по магазинам, ходят на вечеринки, гуляют по улице. А она могла только наблюдать за ними издали, как за жизнью людей, которых она никогда не догонит.

— Нечего по магазинам шляться! — говорила мама, строго оценивая каждую её просьбу. — Если тебе что-то нужно, мы с тобой вдвоём сходим. Я решу, нужно ли тебе это или нет.

Соня пыталась объяснить, что ей не нужно ничего покупать. Она просто хотела жить, как все. Но для мамы это всё было пустой тратой времени.

— Глупости! — говорила она. — На улице гуляйте под окном.

С каждым годом мир Сони становился всё более изолированным. Подруги уходили, их жизнь становилась всё дальше от того, что она могла предложить. Она начала чувствовать, как её мир тускнеет, исчезает, словно она и вовсе не существует. В этом мире не было места для смеха, для лёгкости, для самовыражения. Даже книги мама подбирала для неё, ориентируясь на свой вкус, не давая шанс на выбор.

К восьмому классу Соня почти не помнила, когда в последний раз смеялась с подругами. Её жизнь была подчинена строгим правилам, обязательствам и целям. Она должна была учиться на пятёрки, потому что «леди должна быть не только элегантной, но и умной».

В выходные мама продолжала воспитывать свою «прекрасную леди». Соня устала ходить в театр, на оперу, на балет. Иногда ей казалось, что она просто повторяет чуждые ей шаги, и это была не её жизнь.
— Вот, слушай, как играет оркестр! Если будешь много трудиться, станешь одной из них.
Соня не хотела быть одной из них. Ей не хотелось быть частью этого мира, где не было её собственного голоса. Иногда ей казалось, что её жизнь — это чужая жизнь, которую она проживает, а не свою собственную.

В девятом классе Соня впервые почувствовала, что её жизнь может быть иной. Она встретила мальчика, с добрыми глазами и мягкими манерами, сына интеллигентной семьи. И вдруг что-то в ней проснулось — как будто крылья расправились за её спиной, и весь мир стал ярче. Она хотела бы верить, что может быть счастлива, просто любя.

Но стоит только Соне признаться маме в этом, как её мечты оказались растоптаны. Мама отреагировала мгновенно и строго, будто её страхи были сильнее её любви.
— Ты что?! Тебе сколько лет?! — закричала она. — Не о парнях надо думать! Смотри на Танькину дочь, вон в шестнадцать принесла! Я такого не переживу!

Соня пыталась объяснить, что для неё этот мальчик — просто друг. Хороший, умный, ничем не опасный. Но мать была непреклонна:
— Нет. Никаких свиданий. И тебе к экзаменам готовиться.

Мама Сони видела в этом угрозу, опасность, порой не понимая, что именно её собственные страхи ограничивают жизнь дочери. Она не могла допустить, чтобы их семья оказалась под угрозой из-за «такой пустяковой влюблённости». Чтобы обезопасить её, мама забрала у Сони телефон и начала встречать её после школы, как в каком-то забытом времени.

Соня ощущала себя в клетке. Она мечтала вырваться, обрести свободу. Но, как бы она не пыталась, её мечты рушились. После школы она не могла уехать, её жизнь была предсказуемой и заурядной. Никто не позволил ей выйти за рамки установленных правил.

Стоит ли говорить, что, поступив в университет, Соня оказалась на той специальности, которую выбрала не она, а её мать? И всё, что оставалось в её жизни — это скрытое недовольство и чувство подавленности.

Однажды Соня взбунтовалась, сказала, что она уже взрослая, и имеет право решать сама, с кем общаться и когда приходить домой. Мама спокойно ответила:
— Не будешь меня слушаться — не буду я тебя знать. И ни на какую помощь от меня не рассчитывай, ни материальную, ни другую.

Соня испугалась. Она не умела жить без поддержки матери, не знала, как быть самостоятельной. Даже найти подработку ей было запрещено — мама считала, что учёба важнее всего, а на мелкие расходы хватит и того, что есть.

Вскоре Соня замкнулась в себе. В институте её никто не поддерживал, не принимал. Она была чуждой, как белая ворона — её странные наряды и отсутствие общения с другими студентами только подчеркивали это.
Как общаться с мальчиками, Соня тоже не знала. Это было для неё запретной темой. В то время как её одноклассницы уже осваивали лёгкий флирт и знакомства, она чувствовала, что её мир — это мир запрещений.

«Свобода и запреты» — именно так Соня понимала свою жизнь, полную ограничений, где каждое желание становилось поводом для очередного наказания.

Как же гордилась мамой Соня! Она была настоящим украшением её жизни. Прекрасная, умная, с отличными манерами. Она поступила в университет, научилась играть на фортепиано и шить — «идеальная дочь», как говорила мама. Для неё Соня была как драгоценный камень, который она вылепила своими руками, даже не замечая, как этот камень стал тяжёлым, а его блеск перестал радовать.

Когда Соня закончила учебу, устроилась на работу, она, казалось бы, могла бы съехать от мамы, но желания не было. Ведь она так привыкла жить — работа, дом, книги. А жизнь её была настолько тихой и размеренной, что в ней не оставалось места для чего-то большего. Время, как и жизнь, шло, и тут мама наконец осознала: двадцать пять лет — возраст, когда любой нормальный человек уже давно имел бы мужа, детей. А у её дочери — ничего этого не было.

Мама начала намекать на жениха.
— Ты должна найти кого-то, — говорила она. — Пора думать о семье. О детях.

И тут Соню прорвало.
— Жениха? Мне? Я даже не знаю, что с этим делать! Мне, мам, ни один захудалый пьяница не подойдёт! Я к двадцати пяти даже не целовалась!
Мама же не понимала, что её дочь не преувеличивает. Когда пришло время думать о семье, Соня поняла, что её жизнь не будет такой, как у других.

— У меня не будет детей, мам, — сказала она твёрдо. — Я не хочу их растить так, как ты меня. Я буду одна.

Мама думала, что это просто грубое преувеличение, но годы шли, и Соня так и не завела ни мужа, ни детей. К тридцати годам её лицо казалось старым и усталым, а волосы так и не были пострижены, ведь она привыкла к ним. Время сделало своё дело — из милой девочки с косами Соня стала замкнутой женщиной, которой не было места в этом мире. Она даже разучилась улыбаться. Что оставалось ей делать? Чтение, шитьё — вот и всё, что приносило хоть какое-то утешение. Она шила для себя удобные вещи, но одежда больше не была модной. Она шила только для себя.

На работе она оставалась незаметной, ни с кем не дружила, по карьерной лестнице не поднималась. Многие не знали о её существовании, а те, кто знал, проходили мимо.

Когда мама умерла, Соне было сорок один. Она так и не обзавелась семьёй, друзьями. Мама, умирая, сказала:
— Прости меня, Соня… Я думала, что делаю для тебя лучшее.
Но Соня ответила:

Конец.