— Всё! Хватит! Валите отсюда! — когда всё достало до предела!

Светлана устало кивнула и прошла к вешалке. Ей не нужно было разговаривать, чтобы понять — сцена повторяется, как заезженная мелодия. Катя всегда возникала внезапно, напоминая летний дождь, который приносит не прохладу, а только липкую сырость.

— Какая у тебя сумка! — оживилась Катя, подойдя ближе. — Такая стильная! Мне бы идеально к выходным подошла. Одолжишь?

Светлана застыла. Её взгляд упал на ботинки, которые она так и не успела снять. Слишком знакомая история. Сумка, платье, кроссовки. Всё, что возвращалось от Кати, становилось ненужным.

— Нет, Катя, — сказала она спокойно, но голос прозвучал слишком твёрдо, чтобы его не заметить.

Катя замерла, но ненадолго. Её лицо исказилось, улыбка исчезла, сменившись выражением обиды.

— Родная же! А ты жадная! Сумку жалко? Ты что, лучше всех теперь, да?

Светлана подняла взгляд, глядя прямо на Максима. Тот сидел за столом, равнодушно мешая чай. Как будто эта сцена была где-то далеко — в другом доме, с другими людьми.

— Светик, ну что ты, — наконец произнёс он, как будто его вынудили, но его голос звучал неубедительно.

Светлана схватила сумку и ушла в спальню, оставив после себя тихий хлопок двери. Она села на кровать, сжимая в руках ремешок, как якорь. Мужская отстранённость — вот что вдруг стало для неё настоящей проблемой. Не Катины слова, не её вечное вмешательство, а это равнодушие, которое раньше казалось признаком мудрости.

Теперь она поняла, что Максим не выбирает её сторону. Он не выбирает вовсе.

«Надоело», — прошептала она в пустоту спальни, её голос едва коснулся воздуха, растворившись в тишине. На стуле стояла дизайнерская сумка, странным образом превращённая в символ её права принадлежать самой себе. Сначала подарок, теперь — щит.

Светлана сжала ладонями край стола. Каждая мысль в её голове звучала как чужой голос, будто кто-то говорил за неё, а не она сама. Она поднялась, подошла к Максиму, остановилась напротив, выровняв дыхание.

— Для Кати важно, — начала она, глядя прямо в его лицо. Голос её звучал тихо, но в этой тишине скрывалась усталость и что-то, близкое к отчаянию. — А для меня, Максим? Ты когда-нибудь думал, что важно для меня? Она же не умеет обращаться с чужими вещами.

Максим, словно предупреждая бурю, вздохнул, развёл руками — его жест означал привычное «я тут ни при чём».

— Ты слишком близко к сердцу всё принимаешь, Свет. Она моя сестра, ей тяжело. Да, неаккуратная, но это же просто вещи.

Светлана долго молчала, изучая его, словно надеялась увидеть в его взгляде что-то большее, чем пустое спокойствие. Но не нашла. Она качнула головой, не веря, что эти слова звучат от него.

— Просто вещи? — её голос сорвался, стал тише, но каждый звук бил, как стекло. — Ты не понимаешь. Вы оба. Ты и она. Вы делаете вид, будто её поведение нормально. Но знаешь, что мне надоело? Что я всегда остаюсь крайней. Что ты стоишь в стороне. Ты хоть раз за меня заступишься?

Максим отвёл взгляд, его пальцы нервно постукивали по столу. В тишине это звучало почти как часы, отсчитывающие остатки их разговора.

— Свет, ты слишком остро всё воспринимаешь, — пробормотал он, его слова повисли в воздухе.

Светлана закусила губу, пытаясь сдержаться. Её мысли обгоняли друг друга, но она вдруг поняла главное: её слышат, но не слушают. Это не дом, это пустая сцена, где никто не собирался понять её слова.

— Я больше не могу, Максим, — проговорила она, её голос был таким же ровным, как шаги по мосту, что рушился позади. — Ты даже слова ей не сказал, когда она меня назвала эгоисткой. Не встанешь на мою сторону. Никогда. Тогда зачем это всё?

Максим поднял на неё глаза. Его лицо застыло, словно он не верил услышанному.

— Ты серьёзно? Из-за какой-то сумки?

Светлана вздохнула. Она хотела ответить, но почувствовала, что это бессмысленно. Он всё равно не поймёт, что дело не в сумке. Не в Кате. А в пустоте, которая поселилась между ними.

Из кухни снова донёсся голос Кати — громкий, уверенный, как будто квартира была её. Светлана закрыла глаза. Она знала, что больше не хочет это слышать. И видеть Максима, сидящего в стороне, тоже.

— Знаешь что, — сказала она, наконец встречаясь с его взглядом. — Поезжай к Кате. Там ты больше нужен.

Максим хмуро посмотрел на неё, его лицо исказилось недоумением. Он хотел что-то сказать, но Светлана уже повернулась и закрыла за собой дверь спальни.

За ней наступила тишина — её первый настоящий выбор. Право быть услышанной теперь было только её заботой.

— Ты меня выгоняешь?

— Да, — Светлана произнесла это тихо, но твёрдо, стараясь не дрогнуть. — Просто собери вещи и уходи.

Её руки крепко обхватили плечи, словно она пыталась удержать себя на плаву в этом зыбком моменте. Максим посмотрел на неё, как будто надеясь найти в её глазах хотя бы тень сомнения, но не нашёл. Он тяжело вздохнул, молча прошёл мимо. В коридоре что-то бросил на ходу Кате, и в квартире воцарилась тишина. Хлопнула дверь.

Светлана осталась одна. Стояла, обнимая себя, пока наконец не почувствовала: тишина перестала быть врагом. Она села на кровать, слушая, как внутри постепенно утихает буря. Грудь ещё болела, но боль стала странно успокаивающей — как тянущая усталость после долгого бега. Облегчение. Она не знала, как будет жить дальше, но знала одно: теперь это будет её жизнь.

Через два дня тишину снова разорвали. Катя вернулась. Но не одна. За её спиной стояла Людмила Петровна — мать Максима. Их визит не требовал объяснений. Светлана встретила их у двери с вымученной улыбкой, надеясь на разговор, но быстро поняла: это не переговоры.

— Ты королева, да? — Людмила Петровна даже не поздоровалась. Её голос, резкий и напористый, пробил тишину квартиры. — Выставляешь бедную Катю, позоришь семью?

— Я ничего не… — начала Светлана, но её слова утонули в потоке обвинений.

Свекровь уверенно прошла в спальню, словно это была её территория. Светлана растерянно последовала за ней.

— Что вы делаете? — голос сорвался на тон выше, чем хотелось.

— Навожу порядок, — бросила Людмила Петровна, доставая вещи из шкафа и складывая их в сумку. — Ты здесь чужая. Моя дочь заслуживает лучшего.

Катя стояла в дверях, улыбаясь с таким выражением, что у Светланы задрожали руки. Это была не просто игра — это был спектакль, где ей отвели роль без слов.

— Это мой дом, — сказала Светлана, глядя прямо на свекровь.

— Твой? — Людмила Петровна усмехнулась. — Это дом моего сына. А значит, семьи. А семья делится, поняла?

Светлана отступила, чувствуя, как по телу прокатывается волна ярости. Её слова были бессильны перед их самоуверенностью, но она знала, что дальше так продолжаться не может.

Когда ключ повернулся в замке, Светлана замерла. Максим вошёл, его лицо выражало растерянность.

— Что происходит? — его взгляд метался от матери, укладывающей вещи жены в сумку, к Светлане, которая стояла с сжатыми кулаками.

Она смотрела на него, как утопающий на берег. Это был её момент истины.

«Это мой дом» и «право на свободу» — вот что она защищала. Даже если никто этого не понимал.

Светлана посмотрела на мужа. В глазах её стояли слёзы, но голос звучал ровно:

— Людмила Петровна решила, что Катя заслуживает моей одежды.

Максим нахмурился, переводя взгляд с матери на жену.

— Мы просто берём то, что Кате нужно, — спокойно сказала свекровь, укладывая вещи в сумку. — Ты ведь сам понимаешь: твоя жена ничего не делает для нашей семьи.

Максим выглядел растерянным. Его взгляд метался, словно он искал выход из этого невыносимо тесного пространства. Светлана смотрела прямо ему в глаза, не отводя взгляда. В её тишине звучала такая решимость, что даже Людмила Петровна на мгновение застыла.

— Максим, — голос Светланы был тихим, но уверенным, — если ты сейчас не остановишь это, я уйду. И больше не вернусь.

Максим вздрогнул, словно слова ударили его физически. Он медленно перевёл взгляд на мать, потом на сестру. Катя стояла в дверях, всем своим видом показывая уверенность в исходе ситуации. Но Максим вдруг выпрямился и шагнул ближе к ним.

— Мама. Катя. Вы должны уйти, — его голос звучал неожиданно твёрдо. — Вы зашли слишком далеко.

Людмила Петровна нахмурилась, лицо её напряглось.

— Ты… защищаешь её? — в её голосе сквозили обида и злость.

— Я защищаю свою жену. Света — моя семья. Вы не имеете права так обращаться с ней.

Катя открыла рот, собираясь возразить, но Максим поднял руку, жестом заставляя её замолчать.

— Всё. Хватит. Уходите, — его слова прозвучали окончательно.

Людмила Петровна бросила сыну взгляд, полный обиды, но не сказала ни слова. Катя нахмурилась, но, встретившись с твёрдым взглядом брата, лишь пожала плечами. Они ушли, хлопнув дверью.

Светлана осталась стоять в комнате. Она прижимала руки к груди, словно пытаясь удержать себя от распада. Максим подошёл к ней, осторожно коснулся плеча.

— Света, — его голос звучал мягко. — Прости меня. Я должен был сделать это раньше.

Она посмотрела на него. Её взгляд был полон боли и усталости.

— Ты понимаешь, что это последний шанс? — тихо спросила она. — Если что-то подобное повторится…

Максим кивнул.

— Я обещаю, — сказал он.

Прошло несколько дней. Квартира наполнилась спокойствием. Максим держал слово: он стал внимательнее, заботливее. Однажды вечером, когда Светлана готовила ужин, он подошёл и обнял её.

Конец.